Личность автора книги всегда интересует и читателя, и исследователя, поскольку эта личность накладывает свой субъективный отпечаток на произведение, а обстоятельства жизни автора могут немало добавить к тому, что им уже сказано. К сожалению, сведения о Лао-цзы и его жизни скудны, недостоверны, противоречивы, а порой - просто фантастичны.

Мы располагаем тремя древними жизнеописаниями Лао-цзы, и все они, особенно первые два, достаточно немногословны. Самое раннее принадлежит кисти отца китайской историографии, Сыма Цяня (145-86 гг. до н. э.) и включено в его "Исторические записки" ("Ши цзи"). Здесь жизнеописание Лао-цзы объединено с биографиями его последователей (или тех, кого историк таковыми считал).

Следующее жизнеописание Лао-цзы появилось только через пятьсот лет, в ряду "Жизнеописаний мужей возвышенных" ("Гао ши чжуань"), принадлежащих кисти историка Хуанфу Ми (215-282 гг.). Однако наиболее исчерпывающим является все же жизнеописание патриарха даосизма, созданное младшим современником Хуанфу Ми, известным даосским философом и "практиком" даосизма Гэ Хуном (250-330 гг.).

Включенное в его "Жизнеописания святых и бессмертных" ("Шэньсянь чжуань"), оно известно ныне по компилятивному собранию старых текстов "Обширные записи годов Великого благоденствия" ("Тайпин гуанц-зи"), отпечатанному по императорскому повелению в 981 г. Жизнеописание Гэ Хуна ценно тем, что в нем во всей полноте отразилась собственно даосская традиция, в значительной степени игнорируемая предшественниками, и даны сведения из ряда не сохранившихся ныне даосских книг. Здесь отмечены точки зрения разных даосских школ, приводится немало легенд и преданий, описывается внешность Лао-цзы.

Русский перевод второй части жизнеописаний Гэ Хуна опубликован автором этих строк в 1980 г. ("Пурпурная яшма", стр. 87-92).

Надо сказать, что уже первую биографию Лао-цзы, составленную Сыма Цянем, отделяло от жизни ее героя без малого триста лет: историку время Лао-цзы виделось приблизительно с такого же расстояния, как нашему современнику время царствования Петра. Учитывая то обстоятельство, что придворная должность мыслителя (если он ее действительно имел) была весьма незначительна, отыскать достоверные сведения о его жизни оказалось уже тогда нелегко. Сыма Цянь, со свойственной ему добросовестностью, отмечает сомнительность некоторых фактов, дает альтернативные точки зрения. ("Некоторые говорят: "Дань и есть Лао-цзы", другие же говорят: "Нет!" В наше время уже никто не знает, так это или не так".) Утверждать что-либо определенное трудно еще и потому, что "Лао-цзы был благородным мужем, скрывшимся (от мира)", он сознательно старался вершить свой жизненный путь, "не оставляя следов," и, как утверждает даосская традиция, неоднократно менял имена.

О том, насколько отрицательно относились вообще даосы к любому выходу из безвестности, говорит нам притча о двух отшельниках, которую мы находим в древней книге "Чжуан-цзы" и у того же Хуанфу Ми. Как-то раз отшельник Чао-фу, живший в легендарные времена совершенно-мудрого государя Яо (предположительно: XXIII - XXII вв. до н.э.) и довольствовавшийся вместо жилища чем-то вроде гнезда или насеста в кроне большого дерева, привел к ручью на водопой своего теленка. У ручья он застал другого отшельника, Сюй Ю, яростно отмывавшего свои уши. Чао-фу поинтересовался, в чем дело, и друг поведал ему, что государь Яо, прослышав о его добродетелях, пригласил его ко двору, желая вручить всю полноту власти. Ему же, Сюй Ю, ненавистны даже речи о мирской власти, и потому он хочет отзвук их выполоскать из своих ушей. "Если бы ты жил среди высоких скал и глубоких ущелий вдали от людских путей, - отвечал на это Чао-фу, - кто бы о тебе узнал? Но ты легкомысленно порхал с места на место, желая, чтобы о тебе услышали, и домогался известности. Мой теленок и то побрезгует теперь здесь пить!" И увел теленка вверх по течению.